Габриэль стоял посреди светлого чертога, не смея взглянуть на своего Господина, сегодня такого же юного и хрупкого, как стебелек цветка, но не менее могущественного, чем прежде, способного уловить малейшее движение его души.
Он не боялся, нет. Только не хотел делиться с Ним своей болью, хоть что-то желая оставить себе.
- Я все ждал, когда же ты придешь, - сказал юный Бог, и голос его прозвенел как серебряный колокольчик, - но ты предпочел, чтобы Я позвал тебя.
Изящным движением руки он пригласил архангела присесть.
Габриэль покорно опустился на табурет.
Какое-то время оба молчали, словно люди, каждый из которых думает о своем, не зная, с чего начать, да и стоит ли? Разве можно что-то изменить теперь, когда все рухнуло, когда он ушел и больше никогда не вернется? Разве найдутся для них, некогда безгрешных, слова утешения и оправдания?
- Тебе ли, своему любимцу, Я должен объяснять свой великий замысел?
- Нет, Господи, - глухим от тоски голосом отвечал архангел. - Теперь я прозрел. Мы все прозрели. Это был хороший урок.
Горькие мысли, горькие слова.
- Вот как?! И, значит, это все, что ты понял?
Снова повисла неловкая пауза.
- Кто вы для Меня? - начал вдруг Бог. - Мои любимые дети, мои первые и самые преданные помощники во всех начинаниях или просто слуги, которые должны беспрекословно подчиняться своего господину? Зачем Я создал вас? Не обманул ли Я вас, дав вам бумажные крылья вместо настоящих? Просторную клетку с невидимым переплетением прутьев вместо открытого неба? За что лучший из вас изгнан в вечную тьму? Как мог Я наказать его за то, что он такой, какой есть? Почему именно тебя Я попросил остановить его? Словно, кроме тебя, больше никому это было не под силу. Я слышу вас, Моих детей, растерянных и заблудившихся в собственных сомнениях. Вас всех, как, впрочем, и самого Люцифера, ослепил свет его заходящей звезды, и все кажется не таким, как есть на самом деле.
- Неужели?! - спросил Габриэль.
О-о, сколько яда было в одном этом слове!
Но Бог примиряюще улыбнулся:
- Тогда скажи мне, что ты видел? Ты видел, как брат твой, исполненный гордыни и прочих низменных чувств, поднял мятеж, как вы, Мои дети, как один поднялись против этой темной силы и сбросили ее в бездну, не так ли? А теперь скажи мне, о чем просил твой брат? - Габриэль поднял глаза на своего создателя, не до конца понимая, но постепенно смысл Его слов стал доходить до него и изумлению его не было предела. - Он хотел быть услышанным? Я услышал. Он хотел быть избранным? Он избран?
- Но лишь для того, чтобы ненавидеть Тебя?
Глаза цвета молодой листвы стали печальными, а улыбка Творца слишком горькой:
- К сожалению. И сейчас он возненавидит не только Меня, но и всех вас, само Мое твоерение и самого себя и своих товарищей по несчастью, как неотъемлемую часть Меня. Он принесет много зла и разрушений, подобно ребенку, считающему себя несправедливо наказанным, чей долг разнести в щепки чулан, в котором он оказался заперт. Я предвидел это, создавая его. Но миру, как ни странно, нужны подобные ему - без тьмы нет света, без войны не возлюбить мира, без отчаянья не познать счастья. И они, падшие, тоже мои дети, такие же, как и вы, светлые. Ловцы душ, которые, ускользнув от вас, обязательно попадутся в их сети.
- Он должен узнать об этом, - решил для себя Габриэль и поднялся. - Господи, позволь мне...
- Он знает, как и все вы, но он утратил веру, - голос Творца догнал его уже на пороге. - В гордыне своей он мнит себя великим отступником. Он всерьез полагает, что Я оставил его. Но я все еще говорю с ним, и, если захочет, он сможет Меня услышать. Но если нет, если он продолжит упиваться собственным отчаяньем и лелеять свою надуманную обиду, если усомнится в том, что он лишь часть Моего замысла, что предопредело было все, даже его бунт и падение, если поверит в собственные заблуждения, то место, где он сейчас предывает, действительно станет для него адом. Ведь ад - это не точка на карте мироздания, не конкретное место, где среди ледяных скал вечно пылает огонь, а состояние души. Сердце его не утешится, а боль не смягчится.
- Я все-таки попытаюсь все ему объяснить, - настоял на своем Габриэль и с легким поклоном вышел прочь.
- Он не поверит тебе, - напомнил сам себе Творец. - Пройдет очень много времени, прежде чем он поймет, что Я люблю его ничуть не меньше, чем любого из вас, что Я сожалею о нем, потерянном навсегда, о невозможности отменить принятое решение, что Я чувствую и свою ответственность за произошедшее. Ведь если любящий отец не объяснил своему драгоценному чаду, что есть добро и зло, то ошибки его сына, даже если они были неизбежны, всецело на его совести.